Ольга Ясинская – режиссер Севастопольского театра «На Большой Морской». Ее знают те, кто «неровно дышит» к этому молодежному театральному коллективу. Для себя я открыла режиссера Ясинскую несколько лет назад, побывав на премьере драмы «Пока Онегин жив...». А через два года я увидела на подмостках ТБМ зрелище, решенное в совсем иных красках и ритмах. «Сватовство в Марьяновке» (режиссура Л. Оршанской, постановка О. Ясинской). Эта работа заставила говорить о себе, став к тому же дипломантом Международного фестиваля «Мельпомена Таврии-2007».
Ну а маленькие зрители влюблены во все ее сказки, начиная с «Трех поросят», поставленных еще в 2000-м, и кончая «Красной Шапочкой», за которую получила специальный диплом жюри «за творческий поиск и эксперимент режиссера-постановщика» на театральном фестивале ТЮЗов Украины.
Мы начинаем разговор в фойе театра, и речь, конечно, заходит о режиссерской профессии, такой неженской, по общему мнению, и такой женской в этом театре.
– Знаете, спектакль – это как нитка жемчуга: каждая песчинка, предложенная автором пьесы, должна «дозреть до жемчужины», взращенная творчеством актеров, режиссера; а вот сплести нить и нанизать бусы – это задача постановщика в сотрудничестве с художником и композитором. Важно, чтобы все жемчужины были правильной формы и размера, подобраны по оттенку, а нить должна быть прочной и правильной длины – вот и весь секрет. Причем, говорят, как жемчуг погибает без человеческого тепла, так и спектаклю для совершенства необходим сочувствующий зритель, без него спектакль погибает – не согретый человеческим теплом, он теряет смысл.
Так что спектакль – это результат работы команды. И команда у нас прекрасная. Художник-постановщик Татьяна Карасева – мой настоящий сопостановщик, понимающий и требовательный одновременно; в работе с ней нельзя недодумать, понадеяться на «авось», нужно точное понимание того, что будет нести спектакль, а вот как сделать это объемным, визуальным, проникнуть в пространство и перенести это пространство на сцену – это талант, данный не каждому художнику, а настоящему театральному мастеру. Композитор Ирина Кузнецова – с идеальным слухом не только на музыку, но и на точность ее попадания; ведь музыка дает эмоциональную основу, усиливает кульминацию действия, она входит в зрителя на уровне подсознания и позволяет формировать отношение к происходящему.
Это, так сказать, видимая работа. А вот помочь актерам создать сценический образ, точно понять задачу, родить вместе с ними варианты и выбрать лучший из них – только малая часть режиссерского труда, а сколько еще остается «за кадром» невидимой гигантской работы! И здесь пальму первенства держит у нас художественный руководитель Людмила Евгеньевна Оршанская.
А я? Наверное, нанизывать бусины на нить дается мне лучше всего: подержать каждую в руках, понять ее место и вес и, самое главное, определить конечную цель: что почувствует тот, кто их увидит. Цитируя Товстоногова, «режиссер строит не спектакль, а его восприятие в голове зрителей». И я думаю, что самое важное в искусстве (и не только) – ради чего это делается, ради чего поставлен этот спектакль.
Поэтому и материал для своих спектаклей я выбираю очень тщательно. Долго и подробно изучаю все, что могу по этой теме, делаю выводы и уже от них отталкиваюсь к будущей работе. Так было и с Пушкиным, и с поэтами серебряного века.
– Почему именно Пушкин? Поэты – это особая привязанность к поэтическому слову или все-таки к личностям?
– У меня к Пушкину особое отношение еще с детства, наверное, как и у многих, но только взрослым умом понимаешь, что это особое – не случайно. Говорят: «Все гениальное –просто», по-моему «Просто гениально!» – про Пушкина точнее. Говорят, что он потрясающе знал язык и не уставал изучать, а по-моему, он просто его очень любил и постигал, ведь никогда не устаешь постигать то, что любишь. И это великое счастье, что мы понимаем пушкинские произведения в подлиннике, ведь любой перевод – это только репродукция, она никогда не даст ощущения сопричастности. (Украинский – мой родной, любимый язык, но читать Пушкина в украинском переводе – невыносимо; не менее искусственно воспринимается Леся Украинка в русском).
Когда мы всей командой работали над спектаклем «Пока Онегин жив...», старались постичь не только то, что написано в произведении, но и что скрывается за текстом, отношение самого автора к героям, предчувствие их дальнейшей судьбы.
– Но ведь работа начиналась с вас?
– Да, первый год, пока собиралась драматургическая версия, я работала самостоятельно, только с литературой и своими предощущениями. Не могу сказать, что работа давалась легко. Мое уважение к автору столь велико, что я не позволила себе придумать ни одного слова (все тексты – цитаты), я только находила им новое место. И та особая форма, в которой решен спектакль, кажется мне только выражением скрытого мистицизма, заложенного самим автором.
Ведь известно, что Пушкин, хоть сам так и не стал членом масонской ложи, но очень интересовался масонством и очень туда стремился, так что и это пришлось понимать и анализировать, как и многие другие факты биографии поэта, воспоминания и отзывы о нем. Но больше всего я старалась опираться в выводах именно на произведения самого автора, особенно последних лет жизни. Они мне кажутся особенно важными (может, потому их так немного, что они подобны подведению итогов).
– А дальше? Как находились музыка, сценическое решение?
– Я уже говорила, что особый этап в моей работе – это сотрудничество с художником Татьяной Карасевой. Благодаря ее умению понимать с полуслова, а иногда и без слов, только на уровне ощущений, ее профессионализму, эрудиции и разносторонней одаренности образ спектакля выкристаллизовывается, обретает плоть. В совместном поиске мы поняли, каким должно быть пространство вокруг Онегина, чтобы зритель ощутил тот холод и ту пустоту, в которых оказался герой. Один из моих коллег назвал это пространство чистилищем. Может, и так, я называла это безвременьем, важно одно: действие происходит в момент между жизнью и смертью, а сколько длится этот момент – другой вопрос, для некоторых (тех, кто не может прийти к покаянию) – вечность...
– Музыка отбиралась из многих вариантов или решение нашлось сразу?
– Знаете, бывают счастливые минуты, как бы озарений, когда случайно сказанное слово является ответом. Так было с музыкой, я просила нашего звукооператора Игоря Алесина поискать мне музыку. «Какую?» – «Ну, давай начнем со Шнитке» (когда-то он поразил меня потрясающим драматизмом). И первый же диск – это было «оно»! Что это? Я думаю, интуиция или предчувствие. Потом мы с Ириной Кузнецовой отслушали еще километры музыки Шнитке и четыре симфонии, и струнные концерты, и хоралы, которые стали канвой спектакля, но поиск уже был неслучайным. А опера Чайковского слышалась мне изначально. Смелость была в том, чтобы все это соединить, и тут помог исключительный слух Кузнецовой.
– В этой работе вообще многое соединено. Не было страшно?
– Соединение, сочетание – это вопрос вкуса. Даже «китч» порой бывает «вкусным», если знаешь, как его подать. И опять же, главное – ради чего. Если все смешать – самоцель, эпатаж – тогда это вульгарно, а порой до жалкого смешно, а если это работает на идею – все допустимо.
– Есть вопросы вкуса, а есть критерии качества. Как все соединить?
– Знаете, как проверяется качество одежды: по тому, как она вытачана, т.е. как она выглядит изнутри, – это и отличает работу мастера от ширпотреба. Вот эту самую сложную и неблагодарную работу – доводку – и делает у нас в театре мастер Людмила Оршанская. И не только в моих работах, ведь она – художественный руководитель, каждый спектакль – ее детище, неважно, кто его режиссер; ей отвечать за качество всего, что идет на нашей сцене.
– Что еще является в работе над спектаклем важным составляющим звеном?
– Конечно, доверие. Доверие актеров, всей команды сотворцов. Это самое главное в коллективном творчестве. Если есть доверие, то работа – это совместное разгадывание, поиск, рождение, увлечение, взаимное разочарование и снова очарование; нет доверия – и работа совместная мука. Я благодарна нашим актерам за доверие и увлеченность делом, потому что режиссер без своих актеров – это как художник без красок: в его голове могут быть и гениальные картины, но свет они не увидят. А в спектакле каждый актер – творец, и от каждого зависит конечный результат, так что краски у нас живые и по-своему талантливые.
Отдельно надо сказать о хореографии этого спектакля. Она рождалась как бы изнутри, как часть актерского действия. И в этом заслуга в первую очередь Ильи Спинова, который впервые здесь выступил в качестве хореографа. К тому же он играет главную роль – Мефистофеля, который и закручивает весь этот сюжет, так что все логично. Илья Спинов – замечательный думающий актер. Его стремление разобраться в самой сути режиссерского замысла делает его настоящим соавтором, в чем я имела возможность еще раз убедиться в следующей своей работе «Поэты серебряного века».
– Эта поэзия также много значила для вас?
– Нет, по-другому. Если Пушкин для меня Творец, и это прежде всего, то здесь я столкнулась с трагедией судеб, трагедией одной на всех. Какой-то всплеск поэзии, столько имен из одного времени, точнее сказать, из одного временного слома – талантливые, разные, но с общим предчувствием катастрофы, которая всех их уничтожила. Это было для меня потрясением. Об этом потрясении и хотелось рассказать. Но еще большей целью было провести аналогию с нашим непростым временем, ведь тоже слом веков; спровоцировать у зрителя стремление творить без оглядки на власти и конъюнктуру. У этого спектакля нет традиционной театральной афиши, так как он был изначально предназначен для импровизированной сцены школьной аудитории. Хочется верить, что среди сегодняшних школьников есть по-настоящему талантливые люди, к ним и обращаемся.
– А спектакль «Сватовство в Марьяновке» рассчитан тоже на школьников?
– Замечательно то, что у этого спектакля очень широкая аудитория: его с удовольствием смотрит и старшее поколение, возможно находя какую-то перекличку со своими воспоминаниями, и молодежь чувствует какой-то настоящий прилив энергии, которым всегда наполнены этнические произведения; и школьники всех возрастов радостно отзываются на историю любви и мягкий народный юмор. Причем никакой проблемы языка, и гости из России с легкостью понимают все, что происходит в Полтавском селе.
– В чем же секрет? Ведь драматургия очень простая, скажем – «не классика».
– Действительно, драматургия простая, работа «невыстрадання». Мы с Людмилой Евгеньевной даже не были уверены, браться ли за нее, пока непонятно было, о чем ставить. Решение пришло как всегда «случайно», помогла музыка, любимая в моем доме группа «ВВ». В ней было все: и юмор, и энергия, и любовь, и мечта, а главное – удивительно современное звучание. Так и решилось, что спектакль будет о любви, о родном доме и о Мечте, а еще о том, как все это современно. Понравилось решение художнику (Татьяне Карасевой), и родились костюмы – современная стильная коллекция, выдержанная в колористике и форме национального костюма, не раз отмеченная зрителями и критиками. Так что бывает и так. Правда, слово «случайно» не совсем правильное – ведь ответ приходит только тогда, когда его напряженно ищешь.
– А есть ли любимые среди спектаклей-сказок?
– Все они, как дети: «Любопытный слоник» рождался тяжело, а «Бука» – легко и быстро, «Умка...» очень весело сочинялся, «Абрикосовая сказка» готовилась, изучалась тщательно в библиотеках и армянской общине – у каждого спектакля свое рождение и к нему особая любовь. Сейчас я ближе всех к японской сказке «Журавлиные перья», которую только готовлю к постановке.
– А чего хотелось бы достичь по максимуму?
– Настоящего творческого роста. Не уверена, что хотела бы достичь совершенства, говорят, это очень хрупкая вершина, с которой дорога только вниз. Для меня профессия – путь не достижений, а постижений, за это я ее очень люблю и не устаю учиться. Хочется, конечно, чтобы каждый следующий спектакль был лучше предыдущего. А больше всего хочу иметь желание, силы и возможность до последнего дня заниматься любимым делом. Этого мне и пожелайте!
Беседовала Ольга СИГАЧЕВА
Опубликовано в журнале "Promotion Time" №6(30) 2008