Страхи свои мы прячем в сумки, вены на шее – в мех, хитрость – в глазах и под стеклами. Каблучки и костюмы, трости и шляпки, такси и «здравствуйте, милочка!». Господа, господа!
...Приезд театра Романа Виктюка не может остаться незамеченным! Два дня подряд! Да еще и скандальные и невероятные «Служанки»! «В «Служанках» должны играть мужчины. «Жан Жене» – звучит со сцены на французском, спектакль начался; закружились дешевые юбки, оголились нахально зовущие мужские торсы; комедия положений, трагизм жизни с оговоркой «если бы»; жестокая и одновременно несчастная Соланж. Только мужчины и только женские судьбы, образы и поведения глазами и телами мужчин.
Досье РТ:
Дмитрий Станиславович Бозин
Родился 6 ноября 1972 г. в г. Фрунзе (Киргизия).
В 1978-м семья переехала в Сибирь.
По окончании средней школы в Новом Уренгое поступил в РАГИ (ГИТИС) на курс П.О. Хомского.
С 3-го курса института играет в театре Романа Виктюка. Заслуженный артист России.
– Театр Романа Виктюка не первый раз в Севастополе... каждый спектакль – бомба, взрыв, сумасшествие. Теперь вот – печально знаменитые «Служанки». Сам Роман Григорьевич говорит, что он очень любит Севастополь. В прошлом году у них роман даже был... А какие чувства у вас рождает наш, как отмечают некоторые заезжие театралы, циничный город?
– Вот что у меня никогда не ассоциировалось с Севастополем, так это слово «циничный»! Для меня это всегда был очень насыщенный эмоциями город, даже реакция зала на «Служанок» очень отличается от зрительской отдачи предыдущих городов. Было ощущение, что люди приняли все гораздо эмоциональнее, то есть их реакция на весь спектакль, на все, что они смотрели, что понимали, гораздо сильнее. Она была более насыщенной, более сложной, чувственной. Но для меня уже давно приморская аудитория стала особенной. Я для себя даже такую своеобразную параллель провожу – Севастополь и Ростов-на-Дону. Вот это сочетание восточной и одновременно русской культур дает очень интересное смешение как во внешности людей, в их походках, в их манерах, взглядах на жизнь, так и в эмоциях, чувствовании, восприятии и отдаче. Для меня это так и есть, и я приятно удивляюсь каждый раз, но это потому, что давно не был, год не был. Это вроде и небольшой срок, но для того, чтобы удивиться и восхититься севастопольской энергией, достаточный.
– Любите гулять по Севастополю?
– Очень! Хотя любимых мест у меня никогда нет. Все зависит от состояния, что у тебя внутри, чем ты сейчас ведом. Не буду врать: на меня впечатление производят любая набережная, море, его шум. Все приморские города мне очень близки, и я, наверное, больше, чем море, люблю воду вот в таких мистических количествах.
– То есть любите сильную стихийную энергию...
– Ну, получается, да! На меня очень сильное впечатление производят морской берег, характер и поведение воды, цвет, чайки...
Да! Да, я знаю, что они во многом противные (смеется). И у меня в последнее время такое ощущение, что чайки... ну не так и романтичны, как я думал в детстве! Но, тем не менее, вот это ощущение распахнутых крыльев, которые рядом с тобою парят... это очень приятное и глубокое чувство.
– Театр Виктюка нашли вы или он вас? Знаю, что играете в нем с третьего курса...
– Да-да. Это – совпадение. Искал совершенно другой человек, я попал случайно, и в принципе понимаю, что так должно было произойти! Ни Виктюк, ни я не знаем, почему так долго длится эта история, найти ответ невозможно... просто это было совпадение! Оно для меня и явилось самым точным знаком, потому что я люблю совпадения, а не четкую запланированность. Вернее, то, что я продумываю, – это ненадолго. Продумал, сделал, все, результат достигнут. А если это совсем другая сила складывает, связывает, заставляет работать вместе, то это уже более длительный союз, и он иначе происходит. И здесь именно так.
– То есть кто-то свыше позаботился об этом? Верите в это «свыше»?
– Я верю в это ...хм, так или иначе, судьбы складывают те силы, которые способны рассчитать за нас. По Ту сторону, по Эту (по-моему они существуют все-таки по Эту сторону), в любом случае надо быть очень внимательным.
Вот последние случаи, что происходили, навели меня на мысль, что... когда я умру и меня спросят, что Ты хочешь узнать и что Ты хочешь увидеть, я скажу: хочу зайти в тот департамент, который отвечает за Случайные Совпадения! Потому что... какая же все-таки невероятная бывает сила случайных совпадений, просто до смешного неимоверная! В такие моменты поднимаешь голову к Нему... или заглядываешь внутрь себя и говоришь: ну вот, вот! Убедись еще раз, что мир придуман не тобой, управляем тоже не тобой и ты можешь продолжать все делать дальше, как красивый дрессированный тигр. Да, как тигр, который думает, что он все делает сам: сам прыгает в огонь, сам встает на задние лапы, и только он решает, как ему себя вести! У нас очень интересное наблюдение было, когда мы с женой отвели дочь Дашу посмотреть тигров дрессированных. Они были красивые, большие, а Дашка – Тигр по году. Она посмотрела на дрессировщика, который бросался на тигров, так агрессивно щелкал хлыстом, сразу видно – дрессировал, и, наклонившись к маме, сказала: «У тигров... железное терпение!».
– Знаю, что у вас с Романом Григорьевичем тесный творческий симбиоз. Много ли приняли от него, как от учителя? Чему научил? Влияет ли он на вас, как сильная, неординарная личность?
– Что касается Виктюка, он действительно для меня мастер, наставник и учитель в театральном деле. Много лет назад появилась идея театра, который существует в голове у зрителя. Внутри зрителя. Мы давно очень хотим добиться того, чтобы зритель смотрел внутрь себя. Нас часто сравнивают с марионетками, потому что мы хотели эффекта кукольного театра, мы хотели добиться того, чтобы люди перестали обращать внимание на то, что я живой человек со своей жизнью. А сильная личность – для меня это семья! Именно в моей семье началось это внутреннее духовное становление, и поэтому все, что происходило в дальнейшем, это результат того, что я Бозин!
– Такое своеобразное кельтское природное внимание! Не страшно?
– Нет. Не хотелось бы это потерять. Не хотелось бы превратиться в человека мегаполиса. Почему и люблю приморские города! Это чувство стихийности, какой-то первородной религии, которую слышишь в ветре, голосах людей, в изгибах транспортных линий, в музыке. Последний мой пример – Никколо Паганини, который, с моей точки зрения, первый рокер.
Его подход к инструменту, эмоциям, которые он вписывал в музыкальный ряд, передавал через смычок, впоследствии более точно переняли рокеры, нежели классические скрипачи! Для меня величие, скажем, Led Zeppelin прежде всего в том, что они соединяли и слышали много музыки, а не только блюз или рок. Именно такие вещи больше всего цепляют.
– А что вы сами предпочитаете из музыки? Знаю, слушаете Джо Кокера (Joe Cocker).
– Я вообще очень люблю блюз. Так получилось, что это самая близкая мне музыка. Но! Но! Но! Эти блюзовые ноты существуют в музыке всех цивилизаций, в народной, этнической музыке. Это некие ноты между черной и белой клавишей. Именно их зовут блюзовыми тонами и ради них появились на инструментах специальные приспособления: на гитаре – колки, колесики на синтезаторах, на флейтах – ключи и т.д. Мне всегда очень нравилось звучание ситара, и я удивлялся, насколько странно этот струнный инструмент отличается от своих собратьев. Как же боги Индии принесли этот звук на землю-то? Не так давно встретил в Архангельске человека, который играет блюз на ситаре – удивительное, непередаваемое чувство от единения блюза и индийской мифологической мистики! Это было потрясающе!
Я очень люблю british-pop – команды Radio Head, Oasis и др. На самом деле, по музыке я человек старой формации, потому что новое до меня доходит позже, я просто это не успеваю сразу услышать, прочувствовать. Так что все самые модные ныне диски ко мне приходят с запозданием, но это еще с детства тянется – я начал с такого старья, которое никто из моих сверстников не слушал, не слышал и не мог услышать. Но мне повезло – к тому времени моя тетка окончила консерваторию по классу джазового вокала и у нее собралось большое количество подлинной джазовой музыки, да и отец-коллекционер собирал интересные подборки… Так что для меня это запоздание было весьма приятным.
– Своеобразное дыхание спектакля – это его музыка. Она всегда изумительно и очень точно, возможно, по эмоциональной ритмике, подбирается. Всегда ли вы согласны с музыкальным выбором?
– В театре Романа Виктюка – да! Мне кажется, у него невероятное чутье именно на сочетание! У меня иногда такое ощущение, что он проецирует чувства актеров в музыку. Я удивляюсь его слуху – он соединяет совершенно противоположные направления в одном и том же куске спектакля, но они слиты гармонически, т.е. совпадают чуть ли не в тональностях! Это меня больше всего восхищает.
– А как вам удается так гармонично включать эту музыку в образ?
– Во-первых, на это уходит порой по полтора года, иногда меньше, конечно, но так или иначе – музыка появляется очень рано. Виктюк вводит ее в репетиции, сразу давая тебе ощущение этой эмоциональной плоскости, она становится твоей плотью и кровью, и эта песня постепенно выпадает из репертуара, который ты способен слушать, просто слушать, и все!
– Вы очень хорошо танцуете. Вы всегда танцуете! Пластика или драматическая часть спектакля – что из чего исходит?
– Дело в том, что, с точки зрения любого танцовщика, я танцевать не умею. Это de facto. Я не владею ни одним элементом. Для того чтобы владеть этим, нужно действительно серьезно заниматься танцем, чего я никогда в жизни не делал. То ли в силу лени своей, то ли еще чего-то. Поэтому вся моя пластика – это равно есть драматическая часть спектакля. Для меня. Еще я очень люблю говорить, что я ненавижу танцевать – это правда. Когда говорят: ты будешь танцевать в этом спектакле – я напрягаюсь. Дело не в том, что я не хочу быть танцовщиком, хотя такая мечта была когда-то, но лень, наверное, все же лень. А дело в том, что я благодарен Роману Григорьевичу за его принцип – ему неважно, вращаюсь я восемь раз в одной точке, или прыгаю как-то классно, ему важно, способен ли я ту музыку, которая звучит, оживить, олицетворить и опять же создать какой-то мощный зримый образ.
– А репетиции любите?
– Люблю ли я репетиции... наверное, я все-таки не даю себе ответ на этот вопрос. Я уже даже и не замечаю своего отношения к этому. Тут даже какое-то самурайское чувство – у самурая нет вопроса люблю – не люблю, надо – не надо, могу – не могу. Нет вопроса, есть действие. Так и здесь, ты идешь на репетицию и репетируешь. Помните, как у Жванецкого: хочешь – работай приходи. Не хочешь – не приходи не работай. Пришел – работай сиди, не пришел – сиди не работай. Вот для меня это так. А репетиция – это уже препарирование, я препарирую себя, препарирую персонаж, текст, музыку, пространство вокруг меня, а вот уже во время спектакля наоборот – все препарированное уходит внутрь меня, это уже то, о чем я себя не спрашиваю, а начинаю внимательно слушать, что происходит сейчас, здесь. Успеваю заметить, кто как двинулся в зале, что произошло на сцене, как звучат декорации по отношению к актерам, какие случайности происходят... Тут даже есть момент потери сознания, но сам зритель возвращает тебя в реальность и пространство спектакля.
– Как происходит перевоплощение, вживание, проникновение в сложные физически, разные по времени и форме роли? «Рогатка», «Саломея», «Нездешний сад», «Служанки»... все радикально разное. Не бывало ли на этой почве у вас обид на Романа Григорьевича?
– С одной стороны, я полагаю, что это было для меня спасение. Потому что эта энергия во мне есть, и использовать ее надо было рано или поздно. Если бы я ее не применил на сцене, стал бы искать пути применения в жизни. Скажу честно: пару-тройку лет я эту энергию будил в себе специально, понимая, что она мне нужна! Взять мне ее было неоткуда – я счастливый ребенок, трудностей семьи не замечал и только сейчас понимаю, что они были. И именно семейное чувство надежды мне никогда не давало отчаяться по-настоящему. Поэтому мне приходилось искусственно создавать тяжелые ситуации внутри себя для того, чтобы эту энергию вызвать. В результате эта энергия превратилась в мысль и начала жить своей органичной жизнью. Так что я не удивился ни Воланду, ни Соланж (спектакль «Служанки». – Авт.). Я понимал, что это те самые темные персонажи, которые должны были именно в моем исполнении состояться. То есть всегда чувствуется, что эта темная сила несет в себе положительный заряд. И таким образом я пытаюсь говорить человеку в зале, что нужно использовать две силы: нельзя говорить только о темном или только о светлом. Ведь в самой непроглядной тьме есть лучики света. И мне очень хочется, чтобы зритель применил эту формулу и в своей жизни!
– А как для вас соединяются эти понятия – черное и белое, зло и добро?
– С моей точки зрения, зло и добро должны быть поэтичными. А поэзия – это зло, которое ищет путь к добру, и добро, которое знает, что зло существует. И только тогда, когда видна и темная, и светлая сторона Луны, у стихов есть и смысл, и сила, и образ; в этом случае поэзия дает тебе путь и силы для дальнейшего пути. А если это только рассказ о добре, нравоучение, не более, – обман! И это то, что говорил Воланд Левию Матвею: «Ты глуп, потому что разговариваешь со мной так, как будто меня могло бы не быть». Это ошибочное представление человека, который обманывает сам себя.
– Спасибо за беседу.
Дарья Веркеева
Опубликовано в журнале "Promotion Time" №7 (23) 2007