– Римма Федоровна, вы родились в Севастополе...
– Да. Родилась здесь, на улице Щербака (дом № 6. – Прим. автора). На том доме еще тогда вывеска была – «юридическая контора». Я как-то пошутила: пройдут годы, вывеску эту снимут и наклеят новую, что здесь родилась я бедная. В те далекие военные годы это был совсем другой город. Полуразрушенный, тусклый, потом построили вот такой... красивый, живой, белокаменный.
Потом я жила и в Ростове, и в Ленинграде, и в Белоруссии, затем уехала на Дальний Восток. Так что я – многостаночница в смене мест жительства. Но все-таки Севастополь в этом пути занимает особое место. Это детство.
– Вы – дитя войны. Что помните из нежного возраста?
– Когда она началась, мне было 9 лет. Помню, когда случилась первая бомбежка Севастополя, дед подошел к окну посмотреть, как он думал, учения – и принял на себя все осколки от стекла. Так грохнуло. Стекла посыпались, поранив деда. У меня есть рассказ «И началась война», где я пишу, что ни черта не понимала, думала: «Как хорошо, что нас в эвакуацию отправляют, как в детский лагерь!». Я радовалась! Чудовищно? В тот день, когда началась война, я взяла маленькую канистрочку и пошла через дорогу за керосином, тогда еще были примусы. До этого мне не разрешали. И вот я шла довольная – чувствовала себя взрослой и главное – при деле.
Радовалась, что в школе ругаться не будут. Объясню. Я перешла во второй класс и участвовала в школьном драмкружке, где играла седьмого положительного зайца... а костюм этот я где-то потеряла. Вот и радовалась, что забудут все про него и отдавать не надо будет. А еще был мальчишка, Горка, который за мной ухаживал, а я его страшно боялась... маленькая была. Тогда фильм какой-то грузинский шел, и главный герой говорил там: «М**, я вас люблю!» Вот и мальчишка этот догонял меня и...
Думала и радовалась: вот война началась, этого поганого Горку убьют, я вернусь домой и ничего этого уже не будет. Только потом поняла, как все это страшно.
– Если бы вам предложили прожить жизнь заново, многое бы изменили?
– Наверное, все-таки правы китайцы, которые говорят: «Посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу». Каждый человек рождается со своим характером, со своим обликом души. И из этого уже что-то вырастает. И негативное, и позитивное. Я всегда была человеком рисковым, фантазирующим и смелым. Как-то, когда я жила здесь у бабушки (меня подкидывали летом иногда), я уговорила свою двоюродную сестренку вывести из яиц цыплят. Где мы их только не размещали и не грели: и в подушках, и в тряпочках разных, и под мышкой. Хотели «высидеть» штук эдак двадцать. Ничего мы, естественно, не высидели, зато скандал был. Потом мы вместе все смеялись, понимая, что это детская дурь и хулиганство.
– А животных вы любите?
– Очень люблю. Но я всегда много ездила, меняя города и дома. Вот и не могла иметь ни цветов, ни собак, ни кошек. А по духу мне ближе кошачьи, их ареал огромен – от кошки до леопарда или пантеры. И вот все это кошачье, бархатное, тихое, смелое – мое.
– Знаменитая фраза: поэтом не становятся, им рождаются...
– Я ведь тоже не об этом мечтала в жизни, хотя стихи писала с детства. Сначала хотела быть артисткой, потом... летчиком, потом дипломатом. А потом я поступила на исторический факультет, то есть по образованию я историк (улыбается). Но потом все резко поменялось. Литература вытесняла. И даже кино не заставило меня отказаться от литературы и стать каким-то киноработником. Все-таки есть неумолимые вещи – когда не ты ищешь свою дорогу, а она тебя ищет и ведет! Так и вышло. Вот такое маленькое скромное дело – поэзия. Подумаешь – стишки писать. На самом деле именно она дает и отбирает все в жизни. Даже когда не дают ей дорогу, когда не воспринимают как нечто необходимое государству и обществу.
– Ваш путь – путь первого секретаря Союза писателей Москвы. Сложный, эмоциональный...
– Да. Мне выпала суровая доля.
Я в должности секретаря Союза писателей была первой и последней женщиной. «Можно при любом строе делать добрые дела» – так написано на моем маленьком флажке, который мне вместо знамени. Сейчас никто не хочет ничем заниматься, это трудно и сложно. Когда меня десять лет назад избрали на этот пост, денег не было, помещения не было – сейчас вообще ничего нет! Разбираться с нуждами и проблемами общественных организаций государство не желает, дом Ростовых, который был отдан в вечное пользование Союзу писателей, у нас забрал Михалков, обратив в частную собственность. Один мой знакомый сказал: «Зачем он так себя нехорошо ведет, он же портит себе некролог!».
– А как вы относитесь к современным писателям, так называемому массовому чтиву, и есть ли, на ваш взгляд, среди всего этого ширпотреба литература?
– Литературу испортить нельзя. Издать можно любую белиберду, и когда появляются какие-нибудь неинтересные книги, изданные за свой счет, это не портит литературу и ничего ее души не забирает. Ведь настоящий талант – есть настоящий талант. Появляясь, именно он вытесняет всю эту муть. Хотя положение пишущих людей сейчас непростое.
– А почему появляется так много этих неинтересных книг?
– Да потому что слаб человек! Большинство частных издателей, а государственных сейчас уже практически и нет, издают то, что коммерчески выгодно. Все эти донцовы-устиновы-маринины приносят немалый доход. Я не хочу ни в коем случае никого из них обидеть, но все, что они делают, – это чистая коммерция. В советские времена, когда стали издавать хорошую детективную литературу, я перечитала всю Агату Кристи, всего Чейза, Стаута и других. То, что есть сегодня, – это скороспелки и не имеют никакой художественной ценности.
– Получается, у таланта больше шансов родиться в некоммерческой среде?
– С моей точки зрения, литература должна быть конкурентоспособной. Вот совсем недавно московское издательство «Эксмо» выпустило одну мою книжку. И она так хорошо пошла, что они издали вторую, третью. Я своего редактора спрашиваю: почему их покупают? Она: «Это феномен такой – стихи не коммерческие, но понятные и умные». Но вообще поэзию издавать не хотят. Невыгодно. Да и не читается она сейчас.
– ...и очень странно. Ведь Советский Союз всегда был самой образованной страной, и люди в ней были самыми читающими...
– А вот сейчас система ценностей изменилась. Причем не для каких-то отдельных людей, а для общества в целом – деньги, деньги-дребеденьги. Вот политолог Марков сказал: какая же идеология в стране, где деньги – это главное? А я так думаю: для большинства людей не деньги главное – они нужны, чтобы детей своих кормить и жить достойно. Хотя, с одной стороны, все-таки виновато общество, что оно себя так повело, что вбило молодежи в голову важность и приоритетность денег. Но ведь есть святые и важные вещи для человеческой души. А вот о них как раз мало стали говорить.
– Ваши знаменитые сборники «Страна Любовь» (1980), «Пробный камень» (1982), «Сойти с холма» (1984), как говорил Евтушенко, любимы «за искреннюю ласку и детскую резкость». Вы никогда не задумывались о последствиях, ведь вы – «пахарь человеческого сердца»?
– Я никогда об этом и не думала...
Обо мне писали мало. Может, и хорошо – напишет какой-нибудь дурак то, что будет на тебе клеймом. Однако было и интересное. Вот один литературовед выводил мои стихи от Некрасова. Возможно, в чём-то он и прав. Если вы сравните меня и, скажем, Беллу Ахмадулину, то согласитесь, что та поэзия элитарна. Меня же волнуют больше социальные темы, узлы человеческих судеб, «темы» человека, основ его души. Поэтому народность Некрасова мне ближе, чем, например, изыски того же Пастернака. Тем не менее, я ничего о себе не знаю, не знаю, кто я и что я такое.
– ...Можете ли вы сказать, что пишется вам легко или сложно? И откуда это вдохновение, слова, которые становятся песнями?
– Я просто живу. Проживаю то, что потом становится рукописью. Меня много чего волнует. Когда-то еще Роберт Рождественский сказал: «Ты смотри на мир шире и пиши не о том, что волнует тебя, а всех людей». И он был прав. Песня и формируется не только из твоих переживаний. Никогда не знаешь, какая песня станет шлягером, и в результате совсем не та, на которую ты обращал внимание. Это очень демократический вид искусства, это не засунешь насильно в горло, человек сам избирает своим сердцем. Вот сколько ни было вечеров у Саши Серова, всегда просят исполнить «Мадонну», «Музыку венчальную» и «Ты меня любишь».
– ...знаменитая песня «Ты меня любишь»! Удивительная музыкальная подача, но и не менее удивительное сочетание слов: лепишь, творишь, малюешь. Откуда? В русском языке нет такого слова.
– Зато в украинском есть – малювати (рисовать). Откровенно говоря, это идет от того, что мне рифма была нужна на «любишь» неизбитая. Я нашла «малюешь». Сколько ругали эту песню. Алла Борисовна хотела ее исполнить, но это слово смутило. А вот Саша Серов из Николаева, и для него «малювати» – очень понятно!
В стихах и песнях всегда так: возникает что-то смелое – все отрицают, а когда оно завоевывает всех – признают. А вообще я очень люблю слова. Люблю рифму. Мне нравится играть словами, их звучанием, придумывать новые. Я считаю, что звукопись очень важна. Не будет ее – будет просто тошниловка, а не стихи!
– Ваш концерт в Севастополе – первое выступление здесь. Каковы ваши чувства? Не волновались ли вы перед зрителем?
– Каждый раз волнуюсь. Всегда волновалась, а потом как-то научилась что ли. С годами я поняла, что это волнение надо перевести в другой разряд, перевести его в радостную работу для людей, чтобы они почувствовали что-то светлое и ответили. Ведь только внешне это монолог, на самом деле это – диалог! Если сумеешь понять, что людей мучает, волнует, трогает, тогда получается хорошая работа.
– Что пожелаете городу Севастополю и его жителям?
– Пожелать хочется не забывать свою историю. Чтобы всегда была гордость за нее. Нельзя поддаваться сегодняшнему возрождению фашизма в мелких его проявлениях – шовинизм, неуважение к другому народу, ксенофобия, когда самым главным является или цвет волос, или цвет глаз, или цвет крови. Все это пережитки прошлого, сегодня нужно, чтобы каждый человек ощущал себя равным! Я за то, чтобы жить, а не выживать! И жить разумно!
– Спасибо за беседу.
Дарья Веркеева
Опубликовано в "Promotion Time" №3 (19) 2007